Я родился и вырос в селе Коробково (в последствии вошло в состав Губкина). Наша семья до прихода советской власти была большая и не слишком зажиточная. Дедушка и бабушка растили 4 сыновей и 4 дочерей. В период коллективизации их раскулачили: в колхоз забрали корову и лошадей, хату разобрали, оставили только погреб. В этом погребе, как вспоминала мама, все и жили.

Когда в колхозе объявили, что началась война, моего отца, Григория Евсеевича, призвали. Он прошел всю войну, воевал под Сталинградом, штурмовал Мамаев курган, был ранен. Во время лечения простудился в госпитале, что наложило отпечаток на его здоровье — дальше отец служил в хозяйственной части, а потом до самого конца войны — связистом. Рассказывал, как они по тонкому льду переправляли через Волгу снабжение для нашей армии.

Помню, как в 1942 году бомбили с воздуха село. В это время колхоз делил солому и раздавал колхозникам, мы упали на землю, — и никто не пострадал. Когда пахали поле, видел, как летели наши бомбардировщики через Старый Оскол на Прохоровку. Я по звуку научился определять, загружен бомбами самолет или уже отбомбился — разный гул был, а взрывы бомб слышны были даже у нас.

Семь месяцев мы жили в оккупации — с июля 1942 по февраль 1943 года. В это время в школу не ходили, вечером дети собирались вместе, а полицаи расспрашивали, не приходил ли кто чужой. У нас немцы забрали корову и теплые вещи, а еще заставляли вязать шерстяные носки для солдат.

Освободили нас 2 февраля 1943 года. Незадолго до этого, когда немецкие войска отступали, я пошел покормить корову, открываю дверь сарая, а меня встречают военные в белых полушубках и мне показывают, чтоб я не шумел. Спрашивают, есть ли у нас немцы. Я говорю — нет. С одним из солдат мы прошли в дом, он попросил лестницу осмотреть чердак, чтобы убедиться, что врага нет. Мама сварила им картошку. Дедушка рассказал, как можно пройти через овраг, чтобы настигнуть колонну отступающих мадьяр. Я провел их по оврагу и меня отправили домой. Через некоторое время наши солдаты вернулись и принесли нам еду.

После окончания школы папа помог мне устроиться на работу откатчиком — я подвозил уголь к энергопоездам. Энергопоезда были, как паровозы. Их топили, там были турбины, генераторы, которые вырабатывали электроэнергию. Потом я перешел в зольщики — это тоже тяжелая работа. Бывало, с работы иду утром через огороды, настолько уставший, что прилег и заснул, а мама увидела и велела увольняться. Папин брат был радиотехником, работал на радиоузле в Закарпатье. Когда он узнал, какая у меня тяжелая работа, позвал к себе, и я уехал к нему монтером, потом стал дежурным радиотехником, служил в Армии. Во Львове я закончил курсы руководящих работников связи.

Для энергоснабжения горнорудного предприятия и поселка в 1952 году начали строить электростанцию. Я приехал в Губкин в 1953 году вместе с дядей, мы с ним стали работать на комбинате «КМАруда», я был связистом, налаживал связь на энергопоезде, потом обслуживал телефонные аппараты, коммутаторную для энергопоезда. На ТЭЦ не хватало специалистов, поэтому меня взяли помогать.

В последний день декабря 1954 года мы пустили Губкинскую ТЭЦ в эксплуатацию. Однажды к нам приехали молодые специалисты с Ивановского энергоинститута и других высших и средних учебных заведений страны. Из Мончегорского техникума в Мурманской области приехала моя будущая жена и коллега Ангелина. Мы проводили наладку электротехнического оборудования и высоковольтные испытания. Прожили вместе 62 года.

С годами станция менялась — ставили один за другим генераторы, пускали котлы. Потом ТЭЦ перешла с донецкого на северный уголь и стало легче работать, но все равно было много пыли и шума. На газу стало намного лучше.

По моим стопам пошел сын Игорь, который работает на ТЭЦ заместителем начальника химического цеха.