Куда меня только судьба не заносила, но большую часть своей жизни я провела на родной курской земле. Родилась я в 1923 году в райцентре Коренево. Семья у нас была очень большая. Мои родители воспитывали 4 братьев и 4 сестер. И среди них я — самая младшая. Ребята в шутку прозвали меня «остатки роскоши». Но я не обижалась. Да и не принято было в нашей веселой семье обижаться. Жили дружно — так нас воспитали.

Мы бесконечно любили родителей. Отец, участник Первой мировой войны, работал машинистом на железной дороге. После работы слесарил в своей мастерской. О его «золотых руках» знала вся округа — к нему постоянно обращались из соседних деревень, просили что-нибудь сделать, и он помогал. Как моя мама могла в такого не влюбиться? Втрескалась по уши. Хотя состоятельные приемные родители готовили ее к совершенно другой жизни, все равно сбежала с отцом.

Так мы и жили — не тужили. Держали огород, скотину — кормились, чем земля пошлет. Но в 1932 году приключилось страшное горе — урожай побила засуха. Приходилось выживать. Ели всякие очистки, прелую картошку. Маме пришлось продать свои украшения, чтобы мы не умерли с голоду. Дальше было немногим лучше, и в 1939-м меня забрали к себе в Ленинград старшие братья. Я тогда еще даже школу не закончила. Брат Шура в ту пору был капитаном III ранга, Сергей служил на подводной лодке. Мама плакала, но отпустила.

Я жила у Шурки и его жены Нади. У них была квартира на Васильевском острове. Училась в школе, нянчила их сына Алика. Потом поступила в Ленинградский техникум промышленного транспорта. Это было сказочное время! Шурка тогда служил на «Авроре», и мог с собой приводить на экскурсии до двух членов семьи. Я там была несколько раз. Это так интересно! А однажды я увидела там Чарли Чаплина. Он очень хотел побывать на «Авроре». Смотришь на него — такой маленький, корявенький. Но, когда он устроил соревнования по танцам с нашими моряками, сразу стало понятно, что это большой мастер. Двоих перетанцевал. Здорово было.

Наше спокойное житие завершилось ранним утром 22 июня 1941 года. Мы проснулись от громкого топота в парадной. Шурка вышел в подъезд, чтобы узнать, кто там грохочет. Его долго не было. Вдруг он приходит, резко хлопает дверью и говорит жене: «Надя, быстро собери мои вещи, я ухожу. Война!» Надя подумала, что мой брат выпил. Но он продолжил серьезным голосом: «Мы сейчас уходим в Таллин, там наш флот». Так мы узнали, что началась Великая Отечественная война.

Та война забрала у меня двоих братьев. Николай пропал без вести, а Митрофан погиб в бою. Что обидно — недалеко от дома. Часть, в которой он служил, освобождала Курск в феврале 1943-его, а потом пошла на Белгород. Под Ивней солдатикам пришлось выбивать немцев, засевших в большой церкви. В этом бою мой брат и погиб. Шурка и Сергей прошли всю войну и вернулись живыми. Бог миловал.

Я провела первые дни войны под Ленинградом — девчонок из нашего техникума отправили рыть окопы. Копали под Нарвой, Ораниенбаумом. Много копали. Столько подняли кубометров земли, сколько иному человеку за всю жизнь не выкопать. Когда вернулась в Ленинград, оказалось, что квартира брата закрыта и опечатана. Его жену и ребенка, как семью военного, эвакуировали. Надо было что-то придумать. Немного помыкалась и устроилась на завод «Большевик». От него мне и дали комнату в общежитии.

Сейчас про это страшно вспоминать. Но надо сказать — работа хоть как-то отвлекала от чувства голода. Такого голода, как тогда, я никогда в своей жизни не ощущала. Нацисты в первые дни блокады Ленинграда разбомбили Бадаевские склады и нескольких других. Городские власти попытались успокоить жителей: мол, ничего страшного не произошло, запасов продовольствия хватит чуть ли не на год. Но прошло всего — ничего времени, и в городе толком не осталось еды. Я никогда не забуду эти 125 граммов хлеба: жмых, бумага и столярный клей, чтобы скрепить хоть как-то эту мешанину. Ели чечевицу, которой до войны кормили коней. Когда и ее не стало, девчонки стали резать свои кожаные ботинки, чтобы хоть как-то спастись от голода.

Жутко сказать — смерть в Ленинграде стала обычным делом. Человек просто закрывал глаза и больше не открывал. Похоронные команды не успевали убирать тела — они были повсюду. Вскоре и я стала понимать, что мой час близок. Я сильно похудела, от голода начали выпадать зубы и волосы. Живой труп. И однажды, в феврале 1942 года я упала на лестнице общежития, а встать сама уже не смогла. Голова не соображала. Я медленно умирала. Пришедшая похоронная команда была уверена, что перед ними покойница. Но случилось настоящее чудо. В тот день брат Шура послал какого-то морячка, чтобы он разыскал меня. И этот парень спас меня. Брат погрузил меня и еще двух полуживых девчонок в какой-то грузовик, и нас повезли по замерзшей Ладоге на большую землю.

На льду Ладожского озера я по-настоящему поняла, что такое «дорога жизни». В грузовике стоял дубак, а на душе было как-то тепло. Было ощущение какого-то торжества, победы над смертью. Да, до снятия блокады Ленинграда, да и до 9 мая было очень далеко. Очень. Но свою, пусть, и маленькую победу, мы одержали.

Привезли нас в какой-то госпиталь. Три дня мы, как бревна, провалялись на нарах. Безумно хотелось есть, но санитары нам вливали в рот только ложку бульону. Почему так, нам объяснили потом — изголодавшийся организм «на радостях» от еды нас попросту мог убить, можно было задохнуться.

Лечилась я больше года. Пришла в себя только в Орске. Там я и устроилась на новую работу: меня как специалиста по контрольно-измерительным приборам и автоматике взяли на консервный завод. За несколько лет умудрилась доработаться до заслуженного работника пищевой промышленности. Потом переехала в Киров, где устроилась на металлургический комбинат. Там я вышла замуж и родила старшую дочь.

Так сложилось, что мой муж тоже был родом из Курской области. Мы очень хотели вернуться домой, но это было не так просто. При Сталине было тяжело куда-то переехать, если тебя, конечно, не перевели куда-то на новую работу. После его смерти с этим стало проще. В конце концов, в 1959 году кадровик меткомбината помог моей семье переехать в Курск. Для нас с мужем это был настоящий праздник.

Работу искали недолго. Муж устроился в водоканал. Директор этого предприятия нашел работу и мне. Позвонил на центральную электростанцию и спросил у ее директора, нужен ли ему специалист по автоматике. Оторвали с руками и ногами — на станции в ту пору с дипломированными спецами были проблемы, поэтому моему приезду обрадовались. Хотя поначалу работать приходилось обычным обходчиком. Делали все, вплоть до того, что чистили печи, щипцами доставали из них уголь. Дышать было нечем, кругом темень, но как-то работали.

Много чего было за те два десятка лет, пока я работала на станции. ТЭЦ очень изменилась. Особенно в 80-е, когда пришло мое время уходить на пенсию. И все оборудование обновили, и дымовую трубу поставили.

Если бы мне предложили начать жизнь заново, то я бы ничего не меняла. Да и зачем? У меня выросли две прекрасных дочери, четыре внука и семь правнуков. Детишки растут умненькими, здоровенькими. Что еще нужно? Мне, конечно, за ними не поспеть. Зрение уже не то. Все-таки 97 скоро стукнет. Но я все равно стараюсь быть энергичной бабушкой. В конце концов, энергетик я или нет?