Через два дня — выход на воду. Механик командует: «Становись к левому мотору!». На правом — командир поста. Открываю масло, бензин, запускаю «бабину». На случай, если аккумуляторы выходили из строя, рядом стояло 4 баллона с сжатым воздухом давлением 40 атмосфер.
А потом началась переправа… С реки Одер через лесок был проложен канал, соединенный с небольшой речкой Шпрее. Канал так и назывался «Одер-Шпрее». Он был шириной метров 40, 4−6 метров глубиной. Через него наша флотилия переправляла войска на Берлин. Помню, все кубрики были набиты солдатами, только на носу не стояли, чтобы было место для поворота башни с орудием. Высаживали и сразу же обратно. Возвращаемся в пункт на берегу, а там снова солдат видимо-невидимо. Целой бригадой переправляли — а это 4 дивизиона по 16 кораблей в каждом. Шли один в один. В небе переправу прикрывали наши самолеты, а с берега — огонь зениток (был приказ Жукова не допустить вражеского налета на канал).
Сами корабли шли в маскировке. У нас на корме стояла емкость объемом 150 литров, полтора метра длиной, заполненная дым-смесью. Чтобы ее прокатить вдоль борта, нужно было 6 матросиков, очень тяжелая. Тянешь за 2 кольца, смесь выбрасывается на воду. Как только соприкасалась с водой, появлялся дым. Так и переправляли: с одного борта — фальшмаскировка, с другого — дымовая завеса. Этот газ был очень едкий. Мы новичкам его действие показывали на ржавых ведрах, которые после действия смеси сверкали как серебряные, настолько она выедала всю грязь.
С газом я лично не соприкасался. Заправлять эту бочку можно было только в присутствии технического офицера. Однажды разгружали на берег корабли, из одной такой бочки выскочила пробка — все сразу отскочили метров на 50−70. Потом в нашем лагере месяца полтора не было никаких насекомых, настолько вредная была.
А у нас, в моторном отсеке, что творилось? Отсек маленький — 4,5 на 3 метра — два моториста еле расходились. Люк открывать не разрешалось — снаружи же едкая дымзавеса. А внутри — жарища: температуры меньше 40−50 градусов не бывало. Воздух внутри затравлен, дышать нечем. В голову постоянно бил сильный шум — двигатели гудели без конца, да еще снаружи пули били по бронированному корпусу — не пробивали, но отскакивали с таким звуком, как будто по листу железа бросают горсти камушков. Жутко вспоминать.
Только высадим солдат, командир с рубки телеграфом снова начинает работать бесперебойно, тросики тянет и стрелка скоростей как часовая бегает «Малый ход!», «Средний ход!», «Полный ход!». А как «Полный назад!» — все внутренности прямо к горлу подступают. Попробуй корабль весом 65 тонн на скорости 90 км/ч остановить! Рядом аптечка была, мы хватали нашатырный спирт, вату обольем и держим возле носа — губы облазили, с красными ртами ходили. Только так не падали в обмороки. По 14 часов работали — вместо положенных трех-четырех. Выходишь — дурак дураком: ничего не слышишь и не соображаешь. Кажется, упал бы и уснул. Были мотористы, которые теряли сознание. Так на переправе я провел 4 дня. Потом Берлин взяли.