Я родилась в селе Ломово Воронежской области. В семье было 11 детей, но выжило только трое — мой старший брат, я и брат, который родился уже после войны. До её начала родители работали в колхозе, а после — отца сразу забрали на фронт. Летом 1942 года немцы пришли в наше село — загрохотали мотоциклы, приехала военная техника. Жители до последнего надеялись, что наше отдаленное, глухое село обойдут боевые действия. Мы, конечно, очень испугались — ходили слухи, что идет карательный отряд, и гитлеровцы будут убивать и взрослых, и детей. Местных выгнали из домов. Люди ушли на край села к реке и там рыли себе землянки. Мама рассказывала, что было время, когда ночью село немцы занимали, а днем — наша армия. Позже, когда деревня вновь была оккупирована, немцы решили вывозить местных жителей в плен в Германию. Эшелон машин отправился в направлении Курбатова. В каком-то курском селе был разбит временный лагерь — открытая площадка с колючей проволокой, на вышках немцы с автоматами. Взрослых забирали днем на работы, а дети оставались одни в этом загоне. Условия были очень тяжелые — кормили раз в день похлебкой, люди спали прямо на голой земле, под дождем. У домашнего скота и то лучше условия. Пошел слух, что на днях нас отравят в концлагерь. Но в один из дней люди проснулись, а немцев нет вокруг. Сначала страшно было выходить за территорию огороженного лагеря, но кто-то первым рискнул и убежал, а когда взрослые поняли, что тихо и немцев нет поблизости, убежали все. Оказывается, этот рубеж отбили советские войска и спасли нас от участи оказаться в концлагере.

Папа редко рассказывал о том времени, тяжело всегда вспоминал. Но когда я подросла, сама начала расспрашивать у него о тех событиях. Говорит, что условия были страшные. Случалось, что из лагеря ночью кто-то бежал, а на утро остальных пленных выстраивали в шеренгу и каждого десятого расстреливали. Папа тоже как-то попал в такую десятку, но уцелел. Говорит, что даже страха смерти не было, настолько люди истощились и морально и физически — спали под открытым небом, повсюду клопы, бегают крысы, работали голодными, упал от изнеможения — получил сразу пулю в лоб. А если застрелят тебя, то может даже к лучшему. Иногда их отправляли на работы к местным фермерам, и те после работ их тихонько кормили. Вспоминал, как копали картошку у одной немки и после работ, она сварила им картошку в мундире, поставила на стол кастрюлю, отвернулась на минуту, картошки нет, и от шкурок ни следа.

Шел май 45-го года. Помню, мама брала нас, детей, на работу в колхоз, так как оставить не с кем было. 9 мая женщины в полях высаживали рассаду табака. Приехал и бригадир и кричит: «Бабы, бабы, война закончилась! Победа!» И кто визжит, кто в ладоши хлопает, кто голосит от горя во все горло, ведь были там женщины, которым уже похоронки пришли. А мы по-прежнему ничего не знали о судьбе отца. Но радость от окончания войны нас переполняла.

В один из дней, приходит к нам почтальонка и говорит маме: «Пляши, Ольга! Письмо от твоего Петрухи». Мама взяла письмо в руки, а прочитать не может — плачет, руки трясутся. Брат выхватил письмо и зачитывает вслух: «Дорогие мои, я живой. Скоро приеду». Я даже не помнила своего отца, когда он ушел на фронт, мне было только 2 года. Зато прекрасно помню день его возвращения. Сижу на печке в ожидании, заходит светлый, худой мужчина в форме, обнимает меня крепко: «Доченька, как же ты выросла. А у меня нет ни игрушки, ни гостинца для тебя. Возьми хоть котелок мой с ложкой». Набежали в дом женщины, все спрашивают, не видел ли он их мужей и сыновей. Плакали, кто от счастья, а кто от того, что не знал о судьбе близких.

Началось голодное время. Хоть и жили в деревне, а посадить в землю нечего. Собирали конский щавель, мама из него пекла оладьи. А как-то папа принес стакан зерна, двумя кирпичами перетер его в муку и в тот день напекли пышек. Тот вкус не забыть, пышки были слаще меда. Мама берегла для меня два красивых шерстяных платка. Говорила, как вырасту, будет, чем украсить себя. Но позже пришлось обменять их на ведро картошки, нужно было огород высаживать. Несмотря на все тяготы и лишения, люди не жаловались на судьбу и радовались каждому дню, женщины шли на работу с песней.

Пришло время идти школу. Одежда совсем скромная, рюкзака не было, мама сшила из холщевой ткани сумку, из обуви — только галоши. Мне нравилось ходить в школу, училась на одни пятерки. После 7 класса уехала в тёте в Воронеж. За компанию с подругами подала документы в строительный техникум, проучилась полгода и ушла. Поняла, что не то направление выбрала и на следующий год хотела поступить в радиотехникум. Пока ждала начала учебного года, успела устроиться на работу, выйти замуж, и уже не до учебы было. Устроилась на завод Тяжмехпресс курьером, бегала с бумажками по цехам, зарплата мизерная была. В то время предприятие обзавелось собственной ТЭЦ (Воронежская ТЭЦ-2). Прибежала как-то туда с документами, а мне женщина в приемной говорит: «Долго ты еще с бумажками бегать будешь? Приходи к нам на производство, как раз девчонок в цех химводоочистки набирают, зарплата хорошая и при специальности будешь». Так я с 1956 года и осталась на ТЭЦ-2 до самой пенсии. Прошла путь от дублера аппаратика химцеха до инженера химлаборатории.

С мужем познакомилась на станции, работали посменно, детей передавали, как знамя, из рук в руки на проходной. Предприятие выделило нам двухкомнатную квартиру. Когда вышла на пенсию, было сложно первую неделю, ночами снилась проходная ТЭЦ. А потом я почувствовала свободу. В деревне остался дом моих родителей, все лето проводила там. Муж умер, но одна я не осталась, есть сын и дочь, четверо внуков и трое правнуков. Дочка и две внучки продолжают трудовую династию и работают на ТЭЦ. Много времени провожу с правнучкой, провожаю и встречаю со школы. Смотрю на молодое поколение и вспоминаю свое детство, как нам мало для радости нужно было, каким был вкусным десерт — мокрый хлеб, посыпанный сахаром. А сейчас ребят уже не удивить ничем. Наверное, оно и к лучшему, наше поколение настрадалось, и наши дети и внуки должны жить лучше нас и никогда не познать тягот войны.