Детство: 14 лет до войны

Родился я 22 октября 1927 года в Орле. Жили всей нашей большой семьей на улице Русанова — родители, мы с братом, дядя и тетя. Мать была домохозяйкой. У отца же карьера складывалась сначала хорошо (он был грамотным, окончил 4 класса): работал на железнодорожном транспорте в поездной бригаде, позже — стал судьей, и наша семья получила квартиру в престижном месте по адресу ул. Пушкина, д. 12.

Не помню год, но в какой-то момент нас из города сослали в деревню Хрыково на реке Оптуха. А все, кто тогда работал с отцом, получили реальные тюремные сроки. На новом месте отца назначили заведующим заводом по производству зерна. Построили дом: в одной его половине была контора, в другой — жили мы.

А потом ему разрешили вернуться в город — в наш первый дом на Русанова. Там нас и застало известие о войне.

Враг идет

Мирная жизнь в городе закончилась сразу же: перестали работать учебные заведения, производства. Отец ушел в ополчение, а мы остались дома с матерью и братом.

Практически сразу начались ночные бомбежки: первый удар немцы нанесли по заводам № 5 и № 9 (сейчас — завод имени Медведева и завод «Текмаш» — Примеч.). К этому времени у нас на огороде было выкопано бомбоубежище. Помню, как во время первой бомбежки вся семья пряталась, а я залез на дерево и наблюдал за самолетами. А потом все мальчишки с нашей улицы побежали собирать осколки бомб. Нам было интересно, что это такое.

Осознание того, что происходит что-то страшное, пришло 3 октября 1941 года, когда в город вошли немцы. Этот день был совершенно обычным: мы играли в футбол в Семинарском парке, мать работала в госпитале, который располагался в Железнодорожном техникуме. Немецкие войска пришли в город со стороны Заводского района. Оттуда слышны были взрывы, был виден дым. Комиссар госпиталя сказал матери, что это маневры, и еще какое-то время мы спокойно находились дома. Когда объявили, что нужно собрать все необходимое и бежать из города, было уже поздно.

Люди в ужасе метались по улицам, не понимая, куда деваться. Мы всей семьей тоже постарались бежать. Но появились немецкие самолеты с пулеметами, началась стрельба.

Помню, мы бежим, а на дороге вспыхивают пыльные столбы от пуль. Было очень страшно, и я предложил матери вернуться домой. Брат бежал впереди, в какой-то момент мы его потеряли и уже подумали, что его убили. Но нам повезло: все мы встретились дома.

Оккупация

В первые дни оккупации в Орел пришли танки. Вместе с друзьями я в первый раз увидел их около кинотеатра «Родина» на улице Московской.

Помню, как из танка вылез немец, протянул нам по полбуханки хлеба и конфеты-трубочки. Мы тогда долго не могли двинуться с места. Стояли как парализованные. Потом немец что-то крикнул, мы рванули к Орловскому политехническому колледжу и спрятались. Нам показалось, что нас хотят отравить, поэтому мы всё побросали и убежали домой.

После того, как танки прошли, недели две немецкие войска город не занимали. За это время наши отступающие части и партизаны успели поджечь элеватор, полный ржи, пшена и гречихи. Горел он полтора месяца. Тогда я впервые увидел, как по улицам потоком бегут мыши и крысы. Зрелище это ужасало!

Какое-то время, несмотря на новый порядок и комендантский час, захватчики вели себя спокойно и мирное население не трогали.

Но в город пришел голод. Нам, городским, не имеющим огородов и деревенского хозяйства, было сложнее всех. От голодной смерти нашу семью спасла мать: у нее была швейная машинка, она брала перешивать вещи, а за работу тогда платили продуктами.

Летом 1942 года нам удалось посадить свой огород в Семинарском парке. Тогда
оккупанты вырубили все парковые деревья (для отопления), а мы с матерью топили печь оставшимися пнями. Весной выкорчевали, а на их месте посадили картошку, фасоль и капусту.

Еще одним способом раздобыть еду стал обмен. Отец вырезал ложки, мама шила. Все
это я брал и ходил в Кромы, Болхов и другие соседние деревни. Возвращался обычно с картошкой, зерном, мукой или маслом. По дороге всегда собирал листовки с новостями с фронта, которые сбрасывали наши самолеты. Понимал, что за такое могли и расстрелять, но все равно приносил, так как многие наши соседи с нетерпением ждали новостей.

Фотоаппарат

Весной 1943 года мы с друзьями — 5 мальчишек — шатались по городу в поисках еды. Пришли к вражеской части, которая располагалась на улице Новосильской. Туда как раз приехала машина полевой кухни и грузовик. Мы дождались вечера и решили, что обязательно раздобудем что-нибудь съестное. Кухня оказалась пустой, а из машины мы прихватили с собой фотоаппарат. Но воровство не осталось безнаказанным.

В доме у моего друга жил немец, который обо всем догадался, арестовал нас и привез в часть. Во время допроса пришлось рассказать обо всех участниках воровства. Сидели мы в камере в подвальном помещении вместе с остальными осужденными — в основном военными и партизанами. Через три дня нам зачитали приговор, который гласил, что за ущерб немецкой армии мы приговариваемся к смертной казни, но так как мы еще не достигли совершеннолетия, казнь заменена на нахождение в концлагере до конца войны.

Нас отвезли в концлагерь, который находился на территории современной Некрасовской школы-интерната. Помню, что сидели мы в больших камерах с двухэтажными металлическими кроватями, а охраняли нас не только солдаты, но и хорошо обученные немецкие овчарки, так что было не сбежать.

Когда линия фронта стала приближаться к Орлу, нас вместе со всеми заключенными отвезли на грузовиках на железнодорожный вокзал и переправили на станцию Брянск — II.
Пообвыкшись в лагере, мы решили бежать. Познакомились с местными ребятами, вместе выследили, что охрана в 12 часов дня уходит на обед и по периметру остается только несколько часовых. В течение нескольких дней, работая на территории лагеря, мы подрезали колючую проволоку забора со стороны леса, а еще через пару дней бежали.

В Брянске я остался один и решил спрятаться на вокзале в вагоне поезда. Оказалось, это поезд с отступающими немецкими частями, поэтому на стации хутора Михайловский (Украина) я вышел и какое-то время прятался в местной семье. Они очень помогли мне вернуться домой: дали карту с названиями деревень и ориентирами, одели и даже насушили сухарей в дорогу.

Орел освобожденный

Добрался я до Орла осенью 1943 года, уже после его освобождения. Что я увидел? Руины, даже деревьев не было. Большая часть зданий была взорвана, а то, что не успели взорвать — сожгли.

Через год в октябре 1944 года я вступил в ряды Красной Армии. Уходил из военкомата, который находился на улице Пушкинской. Помню, когда нас собирали, мать сказала взять ложку, вилку и кружку. Я брать не стал, да еще приказал, чтобы меня никто не провожал и по мне не плакал.

На фронте

Я был распределен в Ивановскую учебную стрелковую дивизию. В начале января мы уже приняли присягу и отправились в маршевой роте в Восточную Пруссию. Воевал я в 399 отдельном пулемотно-артиллеристком батальоне в 119 укрепрайоне в Восточной Пруссии артиллеристом-наводчиком. Помню, что был одним из самых молодых солдат, поэтому меня очень жалели и все время просили не высовываться из окопов.

Срочная служба

Сразу после войны я остался проходить срочную службу. Должен был служить на
Курильских островах. Но из-за извержения вулкана место службы изменили и направили меня в Южно-Сахалинск.

В 1951 году я вернулся в Орел.

Письмо Сталину

К мирному времени я оказался не готов. В 24 года, за плечами было всего лишь 7 неполных классов образования и военная специальность, поэтому взять на работу меня не могли. Такая ситуация мне показалась очень обидной: как это — я, молодой человек, воевал, служил и теперь оказался не нужен. Поэтому я написал письмо И. В. Сталину. Писал о том, что хочу, чтобы снова началась война, и я пошел служить, иначе жить мне будет не на что, есть нечего.

Практически сразу после письма меня вызвали в обком партии и отправили работать контроллером военного цеха на завод «Текмаш». Пришел, а там — родная 37-мм пушка. Я проводил профилактические работы на орудиях: исправлял зазоры, накаты, полоски.

Но проработал я там недолго — всего две недели. Мать тогда сказала, что на заводе зарплату не платят, есть нечего и очень просила меня пойти на железную дорогу, где давали не только зарплату, но и паек и даже дрова.

Вернулся я тогда в обком. И мне снова помогли — устроили кочегаром в орловское депо. Это была очень тяжелая работа. Но я смог параллельно с работой закончить 7-й класс и поступил в Курский железнодорожный техникум. Три года учился на машиниста высокого профиля: изучил паровоз, тепловоз и электровоз.

Мирный труженик

В какой-то момент из-за проблем со здоровьем я сменил работу. Стал начальником котельной на обувной фабрике, а оттуда пришел курировать строительство газового хозяйства Сталепрокатного завода. Со временем я стал начальником паросилового цеха завода, в моем подчинении было 190 человек.

Цех стал передовым, производство было налажено, порядок наведен. Вызвали меня в 4-й отдел КГБ: предложили работать в Германии. Я согласился. Три года проработал в ГДР. И снова вернулся в Орел. Пришел в Орловские тепловые сети начальником тепловой инспекции. Курировал подготовку к отопительному сезону в Училище связи, на Протоне, Научприборе и Радиоламповом заводе.

В 2001 году я решил выйти на пенсию. Но отдохнуть не успел: сначала меня пригласили восстановить котельную на Знаменке (ПГТ недалеко от Орла), потом ввести в эксплуатацию котельную Кондитерской фабрики. Работать я закончил только в 82 года — да и то потому, что супруга настояла. Несколько лет работал на даче, сейчас, конечно, огород мы забросили.