Вскоре наше село заняли немцы. Гитлеровцы, хоть и отняли все у людей, но лишний раз никого не трогали. Бывало, зайдут в хату, бросят нам коробку сосательных конфет, а сами смеются и играют на губных гармошках. Мы трясемся, но к нам пальцем никто не прикасается. Куда страшнее были
мадьяры. Те зверствовали так, что мы боялись выйти на улицу. Кем бы ты не был — стар или млад —, истязали любого.
Зимы тогда были лютые, и мы зарабатывали себе на еду тем, что занимались снегозадержанием. Немец говорил: «Матка, матка, давай киндер, нужно работать», и мы шли чистить снег. Был случай, когда наша мама завернула в одеяло полено и сказала немцам, что это у нее грудной ребенок. Мы понимали, что за это ее могут расстрелять, уговаривали, чтобы она бросила это дело. Но мама нас огорошила: «Если немцы угонят меня, кто вами будет заниматься?» Гитлеровцы так и не распознали обман, и мама осталась с нами.